«Школа волшебства» и другие истории - Михаэль Андреас Гельмут Энде

Пройдя примерно половину пути, путешественник остановился, чтобы передохнуть и оглянуться назад. Он увидел корабль, стоявший на якоре в открытом море, маленькую лодку у прибрежной полосы – но куда же подевалась дорога, по которой он только что шёл? Дороги больше не было, она бесследно исчезла! То есть позади него дороги не существовало – только впереди. Извиваясь, она поднималась всё выше и выше. Это открытие неприятно удивило исследователя. Он начал беспокоиться, что угодил в ловушку.

Осторожно, шаг за шагом, поднимался он дальше в гору, при этом снова и снова оглядываясь через плечо и наблюдая, как сразу за ним дорога теряла свои очертания и исчезала, исчезала бесследно, словно её никогда и не было. Ступс остановился и принялся размышлять. Следует ли ему продолжать путь или целесообразнее было бы всё-таки повернуть обратно? Но повернуть означало бы спускаться вниз по исполинской синей скале. Случись ему при этом потерять равновесие, как он тут же сорвётся в бездну и переломает себе все кости. А кроме того, так сказал себе Ступс, это странное обстоятельство с дорогой-невидимкой ещё нельзя признать достаточным основанием для капитуляции. Открытие легендарной страны Бредландии наверняка поставит перед ним гораздо более трудные задачи. Нельзя ведь с полной уверенностью утверждать, будто ему что-то угрожает, во всяком случае до тех пор, пока с ним не случилось ничего скверного.

Итак, учёный набрался храбрости и продолжил путь. Серпантин дороги становился всё уже, и, оставив за спиной последний поворот, Ступс внезапно очутился перед довольно убогой деревянной хижиной.

Ступс подошёл ближе и увидел на двери табличку с надписью:

НИЗЕЛЬПРИМ

Визиты весьма желательны, но лишены смысла.

Просьба стучать по меньшей мере семь раз!

Итак, Ступс ударил в дверь семь раз, а потом – из-за приписки «по меньшей мере» – ещё трижды. Затем прислушался и различил в глубине хижины шум, похожий на перезвон колокольчиков. Но вот дверь распахнулась, и на пороге появилась на редкость диковинная фигура. Это был маленький человечек в кумачовом костюме и кумачовом же цилиндре, с огромными чёрными усами под толстым носом. Концы усов торчали на полметра вправо и влево, словно две турецкие сабли. На руках и ногах, на полях шляпы, в ушах и даже на кончиках усов висели серебряные бубенчики, звеневшие при каждом его движении. А уж усидеть на месте этот странный субъект никак не мог. Он скакал и подпрыгивал почти не переставая, правда, вид у него при этом был такой бесконечно печальный, будто кто-то заставлял его всё это проделывать.

– Ага! – воскликнул он, увидев путешественника. – Да тут, без сомнения, гость пожаловал. Хотя никакого проку мне от этого не будет, я всё же хотел бы знать, с кем имею честь познакомиться.

– Ступс, – с лёгким поклоном отрекомендовался учёный. – Станислаус Ступс, шутковед и чепухолог, занимаюсь важными научными исследованиями.

– Какая жалость! – ответил странный малый и подпрыгнул, отчего все его бубенчики дружно зазвенели. – Меня зовут Низельприм, однако не стоит труда, сударь, пытаться это запомнить.

– А что же, простите, достойно жалости? – поинтересовался Ступс. – И почему не стоит труда?

– Ох, бессмысленно объяснять вам это, любезный, потому что вы всё равно не удержите всех объяснений в голове.

– Уверяю вас, – возразил Ступс, – память у меня довольно хорошая.

– Однако здесь она вам не поможет. – Низельприм уныло покачал головой. – Дело не в вашей памяти – дело во мне.

У Ступса возникло ощущение, что он явился сюда совершенно некстати, и поэтому со свойственной ему учтивостью он произнёс:

– Нижайше прошу прощения, если я вас побеспокоил, господин Низельприм. Может быть, я загляну к вам в другой раз, когда вам позволит время…

– Нет-нет, ради всего святого! – смущённо пробормотал Низельприм. – Входите, пожалуйста… даже если это совершенно бесполезно.

Ступс проследовал за хозяином в убогую хижину. В ней была одна-единственная комната; скудную мебель, видно, сколотили из трухлявых досок – из обломков кораблей, прибитых волнами к берегу, – а вместо посуды в ход пошли ржавые жестянки. Как ни странно, стол был накрыт на две персоны.

Низельприм предложил Ступсу занять место за столом. Непрестанно вздыхая, он из маленького бочонка наполнил до краёв два самодельных бокала.

– Это ром, что остался после кораблекрушения, – пояснил он. – Пейте, пожалуйста, он всё равно долго не протянет.

– Так вы ждали меня? – спросил Ступс. Отчаяние хозяина дома так и бросалось в глаза, вызывая у гостя искреннее сочувствие.

– Увы, нет, – жалобно ответил тот. – Вторая жестянка предназначалась моему брату Назелькюсу. Но я хлопочу напрасно, поскольку Назелькюс вообще ничего обо мне не знает. Он позабыл меня, как забывает каждый. Такова моя участь. – Казалось, у Низельприма вот-вот потекут слёзы.

– Искренне сожалею, – пробормотал Ступс и отхлебнул немного рома. – Я едва могу представить себе, что вас можно забыть, ведь у вас поистине незабываемый вид.

Низельприм горестно кивнул:

– Да, я действительно изо всех сил стараюсь произвести впечатление. Это платье с колокольчиками я ношу вовсе не потому, что оно мне нравится, а чтобы остаться хоть у кого-нибудь в памяти. Но я знаю, что это пустые надежды, что всё напрасно. Эта способность – способность запоминаться, – которой обладает всякий человек и ничуть ей не удивляется,